Кровь брызжет ему на лицо и заливает ванну, делая воду красной. Грейс пытается извиваться, инстинкт выживания включается в полную силу, и она кричит.

Она кричит так громко, что в дверях появляется отец, но не делает ни шагу. Нет, он просто смотрит, как его сын и его будущий деверь лишают жизни женщину, и улыбается.

Я тоже улыбаюсь, злобно, прижимая ладонь к ее рту, как она делала, когда Брэн умолял ее остановиться.

А потом смотрю на нее сверху вниз, пока ее приглушенные крики не переходят в стоны.

Пока она окончательно не затихает, а ее безжизненные глаза не смотрят в пустоту.

Я не верю в справедливость. Я верю в гребаную месть. И эта женщина подписала себе смертный приговор в тот момент, когда прикоснулась к моему Брэну.

Мой отец и его люди обставят это как самоубийство, а записка, которую она написала, — его причина. Я мог бы замучить ее до смерти или заставить исчезнуть, но нет, дело не в ней. Дело в Брэне.

Надеюсь, он почувствует облегчение, если увидит, что она сожалела о своих поступках и мучилась из-за них годами, пока не покончила со своей жалкой жизнью.

Один демон уничтожен. Осталась еще дюжина.

Глава 38

Брэндон

Первое чувство, которое охватывает меня, когда я открываю глаза, — это сокрушительное облегчение.

Не жжение в шее, не ощущение песка в горле.

Когда я смотрю на потолок и четыре отверстия, из которых на меня падает свет, и слышу, как пищат аппараты, мои глаза горят от чувства облегчения, которое меня переполняет.

Когда я лежал в своей крови и смотрел, как Николай выкрикивает мое имя и умоляет не оставлять его, я жалел обо всем. Я хотел остаться, хотел думать, что у меня, в конце концов, есть будущее.

Но было уже слишком поздно.

Чернила погрузили меня в пучину, и я не мог вынести, что он увидит меня в таком виде. Я бы не смог это пережить.

Поэтому я сделал единственное, что могло положить всему этому конец.

Но оно не закончилось.

Второе чувство пришло вместе с маминым голосом.

— Брэн…?

Чувство вины. Вот что написано на ее обычно сияющем лице, глаза налиты кровью, губы распухли.

Чувство вины, которое она проецирует, волнами набегает на мое собственное, пока я не перестаю дышать.

— Сынок? — отец стоит по другую сторону от меня. — Ты проснулся, о, слава богу.

Он протягивает руку у меня над головой, чтобы что-то нажать.

Неудачник. Вот как выглядит отец. Он испытывает чувство неудачи. Как и я почти десять лет.

— Брэн? — прерывистый звук принадлежит Глин. Она плачет, по ее румяным щекам текут слезы.

Ее горе смешивается с мириадами эмоций, бушующих во мне, пока я не начинаю задыхаться.

Что я наделал?

— Милый, ты нас слышишь? — спрашивает мама.

— Да… — я пытаюсь сесть, но мой голос звучит сдавленно и хрипло.

Они втроем осторожно помогают мне, как будто я сломаюсь, если они прикоснутся ко мне не так, как надо. И я ненавижу то, что заставил их пройти через это. Ненавижу, что из-за меня страдают важные для меня люди.

Я в одиночку раздавил их, потому что не смог быть достаточно сильным.

Приходят врачи, чтобы осмотреть меня и задать несколько вопросов. Все это время мама держит меня за правую руку, а Глин — за левую. Папа наблюдает со стороны, выглядя лет на десять старше своего возраста.

Что, черт возьми, я наделал?

Как только врачи выходят из палаты, я оглядываюсь, ища присутствие того, кто мне сейчас нужен больше всего.

Но крупного татуированного мужчины я не замечаю.

Думаешь, он остался после того, как ты показал ему, какое ты ничтожество?

Мама сжимает мою руку.

— Мне так жаль, милый. Очень, очень жаль.

Я смотрю между ней и папой.

— Что… За что ты извиняешься? Это я должен извиняться.

— Брэн, нет, — мой отец качает головой, в его измученных чертах проступает боль. — Тебе не за что извиняться. Абсолютно не за что, слышишь? Это мы должны извиниться за то, что подвели тебя.

— Нет, папа…

— Мы видели видео, — слова срываются с его губ, словно древнее разрушительное проклятие. И я чувствую, что нахожусь на грани очередного срыва.

Только теперь, на удивление, нет черных чернил.

Мама всхлипывает, и от этого Глин плачет еще сильнее.

Папа гладит ее по плечу.

— Астрид, соберись, пожалуйста.

— Мне очень жаль, — она тяжело вздыхает и смотрит мне в лицо на длинном выдохе. — Я никогда не прощу себя за то, что привела ее в нашу жизнь. За то, что ничего не заметила и даже подтолкнула тебя к тому, чтобы заключить с ней контракт. За то, что не была рядом с тобой…

— Нет, мама, нет, — прервал я ее. — Ты всегда была рядом со мной. Всегда. Ты уважала мои решения и выбор и никогда не заставляла меня делать то, чего я не хотел. Это я закрылся. Это я решил ничего не говорить. Я никогда… никогда не винил тебя, так что, пожалуйста, не надо. Пожалуйста.

— Я не могу, — по ее щекам текут свежие слезы. — Я просто не могу отделаться от мысли, что если бы не я…

— Не надо, — я качаю головой. — Не говори так, пожалуйста. Это то, что я говорил себе изо дня в день. Я думал, что если бы не я, то эта семья была бы идеальной. Не хочу, чтобы и ты тоже так думала.

— Брэндон, сынок, — папа садится рядом с мамой, и они оба крепко сжимают мою руку. — Эта семья не может существовать без тебя, понимаешь?

— Я не хочу семью без тебя, — всхлипывая, говорит мама.

— Да, Брэн, — Глин гладит меня по щеке, в глазах блестят непролитые слезы. — Я могу быть здесь только благодаря твоей заботе и пониманию. Ты помогал мне бесчисленное количество раз. Без тебя меня бы здесь не было. Так что, пожалуйста, позволь нам помочь теея на этот раз.

— Позволь нам быть твоей семьей, — говорит папа, и я не могу сдержать слезу, скатившуюся по щеке.

Все это время я считал, что разрушаю идеальную семью. Моя нелепая ревность и комплекс неполноценности по отношению к Лэну съедали заживо, и я позволил им поглотить меня, что привело меня к Грейс. После этого все покатилось под откос.

Чем хуже становилось мое душевное состояние, тем упорнее я боролся за то, чтобы остаться на плаву. Чем более зловещими становились мои демоны, тем настойчивее я повторял свою мантру избегания и притворства.

В какой-то момент мой разум ополчился против меня, и я стал своим злейшим врагом. Я хватался за соломинку, боролся за то, чтобы продолжать принадлежать к этой семье, в которой мне посчастливилось родиться.

Я думал, что, если они увидят во мне слабака, человека, который сказал «да», а потом отрицал это и утверждал, что его обидели, они будут разочарованы. Я думал, что если они увидят во мне человека, который ни в коем случае не идеален, то отвернутся от меня.

Но, глядя на их лица, на грусть, смешанную с облегчением, я без тени сомнения понимаю, что был неправ.

Я позволил мрачным мыслям завладеть моей головой и затянуть меня в черную дыру ненависти к себе. И при этом не замечал, как много значу для этих людей. Мысль о том, что они могут потерять меня, повергла их в шок и сделала неузнаваемыми.

Я никогда не думал, что мой величественный отец будет выглядеть так, будто находится на грани срыва из-за меня. И мне хочется обнять его. Я хочу сказать ему, как я благодарен за то, что он у меня есть.

Но сначала…

— Что… — мои слова застревают в горле, и я сглатываю, прежде чем посмотреть на маму. — А как же твоя выставка? Я ведь все испортил, да?

— К черту. Мне не нужна ни она, ни вся моя карьера, пока у меня есть ты, Брэн. Мне нужно, чтобы ты это знал.

Я обнимаю ее, зарываясь лицом в ее шею, дрожа в ее объятиях.

— Спасибо, мама.

— Нет, спасибо тебе, что вернулся ко мне, милый. Спасибо… спасибо…

Папа гладит меня по спине, а Глин опирается на мое плечо, тихонько плача, ее тело дрожит.