Нет, нет, нет…

Я вырываюсь из хватки охранника и бегу к нему.

— Лэн… ты в порядке?

— Какого черта ты здесь делаешь, Брэн? — огрызается он и хватает меня за загривок. — Почему ты не можешь просто перестать быть занудой и держаться в стороне?

— Я не могу смотреть на то, как тебе больно, и ничего не делать, — я осматриваю его руку, мое сердце громко стучит, когда я касаюсь его запястья, и он стонет. — С твоим… запястьем все в порядке?

Он отмахивается от меня.

— Николай ревновал и пытался сломать его, но я думаю, что отделался вывихом.

— Николай?

— Он сказал, что либо я бросаю Мию, либо он ломает мое запястье скульптора.

Я ненадолго закрываю глаза, но это не помогает разогнать боль, разливающуюся по телу.

— Ты выбрал Мию.

Это не вопрос, потому что теперь я знаю, как сильно он готов к саморазрушению ради нее. Я никогда не видел, чтобы он был предан кому-то так сильно, как ей.

Болезненная, кровавая ухмылка кривит его губы.

— Конечно. И сделал бы это снова в одно мгновение.

Он кашляет, а затем сплевывает полный рот крови на бетонный пол. Я хватаю его за талию и начинаю тащить к тому месту, где мне пришлось оставить машину возле входа.

— Давай отвезем тебя к врачу.

Он ворчит во все горло, но опирается на меня и позволяет мне наполовину нести его.

— Должен сказать, приятно видеть, что ты беспокоишься обо мне, — он ерошит мои волосы.

— Хватит дурачиться, Лэн, ты повредил себе запястье, и все, о чем ты можешь думать, — это о том, что я беспокоюсь о тебе?

— Это очень важно.

— Серьезно?

— Ага. Это значит, что тебе не все равно.

— Мне всегда не все равно. Это тебе плевать.

— К черту. Если бы тебя здесь не было, я бы познакомил эту кучку Язычников со своей особой маркой безумия.

— При этом убив себя?

— Ты будешь плакать на моих похоронах?

— Лэн! Не шути такими глупостями.

— Но я хочу знать. Будешь?

Я вздыхаю, помогая ему сесть на пассажирское сиденье.

— Ты мой брат-близнец.

— И? — он смотрит на меня выжидающе, как гребаная гиена, которая ждет, чтобы наброситься на свою добычу. Или, может, это просто ожидание, и я слишком много в него вкладываю.

— И это значит, что без тебя я не был бы прежним. Не думаю, что ты разделяешь это чувство, — я начинаю закрывать дверь, но он подпирает ее ногой, оставляя открытой.

— Знаешь, вот в чем твоя проблема, Брэн. Ты всегда что-то обо мне предполагаешь, вместо того чтобы, черт возьми, поговорить со мной. Это отвратительная привычка, от которой нужно избавляться, — он удерживает мой взгляд своим идентичным. — Без тебя я тоже не был бы прежним, придурок. Ты — часть меня.

— Опять собственничество? Классика.

— Это не гребаное собственничество. Если бы я владел тобой, мне было бы плевать на тебя, потому что ты уже был бы в моих руках, — он сжимает мою руку, и я вздрагиваю от того, насколько это сильно. — Я хочу, чтобы ты выслушал меня и очень внимательно. Ты — часть меня. Это значит, что я критикую тебя также, как и себя. Я забочусь о твоей безопасности, как о своей собственной, иногда даже больше, потому что ты склонен думать о комфорте других больше, чем о своем собственном. Я ненавидел, когда ты закрывался за стенами и не пускал меня. Мне нужно, чтобы ты это понял.

Я сглотнул, его слова разрушали стену внутри меня кирпичик за кирпичиком.

— Когда нам было по тринадцать лет, ты записал меня в контактах как «Запчасть».

— Потому что ты требовал свою собственную комнату. Ты сказал, цитирую: «Я не хочу делить пространство с этим паразитом». Я ничтожен, если не мелочен.

Я поморщился. Это было примерно тогда, когда все начало рушиться.

Все, что я могу сделать, — это кивнуть и отдернуть руку.

Он застонал, когда положил запястье на бедро, и меня снова захлестнула злость.

— Дай мне секунду.

— Куда ты идешь? — спрашивает он, но я запираю его в машине, чтобы он не пытался следовать за мной.

Затем я иду обратно к дому с пристройкой. Я мельком вижу Киллиана и Мию, идущих к главному дому, пока она яростно жестикулирует, а он смотрит с напряженным выражением лица.

Джереми разговаривает с Николаем перед пристройкой, где все еще стоят охранники.

Я направляюсь к ним, но меня снова останавливает блондин.

Николай поднимает голову и хмурит брови. Его волосы завязаны в хвост, а сам он одет в футболку и брюки. Но, опять же, он не хотел бы испачкать себя кровью моего брата.

— Отпусти его, Илья, — говорит он блондину, и тот неохотно отпускает меня.

Я иду вперед и бью его кулаком в лицо. Он отшатывается назад и хватается за щеку, а его потемневшие глаза смотрят на меня.

Джереми на секунду тушуется. Я тоже, пока сопротивляюсь желанию разжать руку. Это чертовски больно.

Но оно того стоит.

— Поздравляю, Николай. Ты получил то, чего, черт возьми, хотел, — я тычу пальцем ему в грудь. — С нами покончено.

Джереми смотрит между нами с расчетливым выражением лица, как будто выстраивает логическую цепочку, но мне, честно говоря, уже все равно.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Николай хватает меня за руку, и его твердая грудь прижимается к моей спине, когда он рычит мне на ухо:

— В твоих гребаных снах, малыш.

Да пошел он.

Я пихаю его локтем и высвобождаюсь из хватки. Не оглядываясь, я бегу к тому месту, где меня ждет Лэн.

Может, пришло время оставить все это позади.

Навсегда.

Глава 30

Брэндон

— Ты теряешь концентрацию, сынок.

Я поднимаю голову и вздрагиваю, когда случайно касаюсь горячей кастрюли.

— Брэн! — отец берет мою руку в свою и осматривает пальцы.

Его прикосновение обжигает мое проклятое запястье. Мне кажется, что его проницательные глаза проникают под часы и видят доказательства того, в какой заднице я нахожусь.

Глин была права. Мои родители любят меня — всегда любили. Но какая-то часть меня не может отделаться от мысли, что это из-за того фасада, который я так хорошо на себя напялил. Их послушный сын, послушный подросток, никогда не жалуется и не устраивает скандалов.

Никогда не встает у них на пути. Никогда не доставляет им головной боли, как это делает Лэн.

Часть меня верит, что если они увидят меня таким, какой я есть на самом деле, то я потеряю награду «Сын года» быстрее молнии.

Эта перспектива пугает меня до смерти.

Я незаметно отдергиваю руку от папы и натягиваю улыбку.

— Ничего страшного. Просто небольшой ожог.

— Ты должен быть осторожен на кухне. Это первое правило готовки.

— Я знаю. Извини.

Папа ласково похлопывает меня по плечу и возвращается к нарезке моркови, но не раньше, чем одарит меня своей золотой улыбкой. Той самой, которую унаследовали мы с Лэном. Хотя он гораздо светлее и мускулистее нас.

Мама говорила, что он был самым популярным парнем в школе и привлекал к себе больше внимания, чем следовало. И я это вижу. Он не только обладает «превосходными» генами Кингов, как любит называть их дедушка Джонатан, но и уравновешен и харизматичен до предела.

Немногие избранные предпочитают вести дела с ним, а не с дядей Эйденом, потому что он гораздо приветливее. Дядя… ну, скажем так, его девиз — либо по-моему, либо никак. Илай и Лэн определенно берут с него пример.

Несмотря на то, что к дяде Эйдену стекаются многие, папа — настоящая жемчужина с его сильным и в то же время заботливым характером.

Его внешней безжалостностью и внутренней теплотой. Его твердыми требованиями и медвежьими объятиями. Папа всегда был образцом для подражания и тем человеком, которым я стремился стать.

Ответственным. Надежным. Контролирующим.

Жаль, что у меня слишком большая путаница в голове, чтобы когда-нибудь достичь этого.