Выражение его лица смягчается, и часть этой пустоты дает трещину и исчезает с каждым его глубоким вдохом.

— Мне жаль.

— Что я говорил об извинениях без причины?

— Причина есть. Мне неприятно, что тебя осуждают.

— Мне нет никакого дела до него и его бесполезного, совершенно бессмысленного мнения. Как говорит папа, он может пойти в задницу.

— Боже. Мне нравится, как ты показываешь всему миру средний палец, не заботясь ни о чем и ни о ком.

— Если это то, чего они заслуживают, то именно это они и получат.

— Ты… — выдохнул он. — Забудь об этом.

— Если тебе есть о чем меня спросить, просто спроси.

Его руки ложатся на мои бедра, а лицо кажется немного хрупким, уязвимым.

— Ты думал о своем будущем в мафии? То, что сказал твой дядя, имеет смысл, и не похоже, что тебя не привлекают женщины, так что ты мог бы сделать это для репутации…

— Не заканчивай, а то я на тебя разозлюсь. Неужели ты думаешь, что я женюсь или буду заниматься всякой ерундой только ради мафии или репутации? Ты действительно такого обо мне мнения?

Его горло дергается вверх-вниз от судорожного глотка.

— Нет, но разве у тебя не должно быть детей?

— Нет, если я не захочу. Это мое решение и оно никого больше не касается.

— Но разве то, что ты будешь с парнем, не повредит твоему положению? Я знаю, как сильно ты любишь острые ощущения от этой жизни, поэтому мне бы не хотелось, чтобы ты их потерял.

— Не потеряю. Джереми, Вон и я будем править этой империей. Они двое — самые важные наследники Братвы, и им наплевать на мою ориентацию, так же, как и всем, кто хочет сохранить свою голову на плечах.

— Вон?

— Сын Пахана. Ты мог видеть его на инициации. Он был в белой маске.

— Ах, да. Но я никогда не видел его вблизи.

— И никогда не увидишь — по крайней мере, на острове. Он живет в Штатах и приезжает только на посвящения, — я приподнимаю его подбородок. — Суть в том, что не стоит беспокоиться о моем положении. Я буду бороться зубами и когтями за то, чего хочу. Это понятно?

Он кивает.

Я указываю головой в направлении столовой.

— Ты собираешься делать то, что хочешь, и игнорировать эту каргу?

— После маминой выставки. А, и Николай?

— Хм?

— Обещай мне, что не будешь разговаривать с Грейс.

— Почему нет?

Его ладони дрожат, когда он обхватывает мои щеки. От волнения в его голосе у меня за долю секунды поднимаются мурашки.

— Пообещай мне. Пожалуйста.

— Хорошо, обещаю.

Он испускает долгий вздох, а затем прижимается губами к моим.

— Спасибо.

Когда он отпускает меня, его движения становятся плавными, и он даже улыбается.

— Хочешь поработать для меня моделью?

— Всегда.

— Жди меня в студии. Мне нужно поговорить с папой, и я приду, — он собирается уходить, но поворачивается и снова целует меня, крепко и быстро, а затем шепчет мне в губы: — Я не могу насытиться тобой, малыш.

А потом уходит, как будто не вырвал мое сердце и не забрал его с собой.

Чтоб меня.

Мне нужно остыть, пока я не похитил его на необитаемый остров, где мне не придется делить его с кем-то еще.

Я иду мыть руки в ванную и, уходя, мельком замечаю Грейс, идущую по коридору в мою сторону.

Я знаю, что обещал Брэну не разговаривать с ней, но именно она останавливается передо мной. Технически, это не я нарушил обещание.

Она обводит меня взглядом, словно я таракан, застрявший под ее каблуком, а затем поднимает подбородок с кипящей надменностью.

Скрестив руки, ее длинные красные ногти как у ведьмы нетерпеливо постукивают по рукаву черного пиджака.

— Как тебя зовут?

— Если вы не помните моего имени, это может быть ранним признаком слабоумия. Советую вам сходить к врачу.

— Думаешь, ты смешной?

— Не намеренно.

— Я просто как-то этого не заметила.

— Вашего слабоумия? На ранних стадиях его никто не замечает.

— Я не понимаю, как такой, как ты, — она снова смотрит на меня этим высокомерным взглядом. — Может быть с таким великодушным человеком, как Брэн. Это просто в голове не укладывается.

— И это ваше дело, потому что…?

— Мне не нравится, что он тратит свои таланты и время на таких правонарушителей, как ты. Ты, должно быть, чем-то ему угрожал.

Я прислонился спиной к стене.

— Опять же, не понимаю, какое вам до этого дела. Не хочу этого говорить, но вы начинаете звучать и выглядеть как надоедливая чопорная леди. То, что мы с Брэном делаем с нашими отношениями, не имеет к вам никакого отношения. Соберите все свое достоинство в кучу и уходите.

— Отношения? — она смеется, звук хриплый и злой. — Отношения, говоришь. Ты заблуждаешься, мальчик. Брэн не вступает в отношения.

— А со мной вступил.

— Ты думаешь, что знаешь его лучше меня? — ее голос и лицо стали каменно-холодными. — Ты — ничто в великой схеме вещей.

— Что, блять, это должно значить?

Она разжимает руки и показывает на меня пальцем.

— Это значит, что ты должен сдаться и оставить его в покое.

— Или что?

— Тебе не нужно знать ответ на этот вопрос.

— Нет, я хочу.

В ее глазах-бусинках появляется лукавый взгляд, затем она откидывает волосы назад.

— Дай мне свой номер. Я пришлю тебе прощальный подарок.

После того как я делаю это, чтобы лишь подшутить над ней, она уходит, покачивая бедрами и вскидывая волосами.

Забудьте о том, что Брэну некомфортно рядом с ней. Мне эта сучка ни капельки не нравится. В ней есть какая-то зловещая грань, которую она так хорошо скрывает на людях и так легко демонстрирует наедине, и это само по себе является тревожным сигналом.

Может быть, он испытывает стресс не только из-за присутствия агента?

Я делаю пометку спросить его об этом позже.

Ноги сами ведут меня в студию, и я озорно улыбаюсь, когда понимаю, что могу пробраться туда без ведома Брэна.

Он так скрытно рассказывал о том, над чем работает, и просил меня быть терпеливым, но мы оба знаем, что у меня нет терпения.

Я хватаю его блокнот, и мои губы раздвигаются, когда я перелистываю десятки набросков себя. Не моих татуировок, как я думал, а моего настоящего лица.

На многих страницах изображено мое лицо с разных ракурсов, волосы в основном распущены, но есть несколько набросков, где они завязаны в хвост или пучок.

И он так подробно нарисовал мои глаза. Одни — ослепительные, другие — когда я смотрю на него, улыбаясь, но мои любимые — это напряженный взгляд во время секса.

Чтоб меня. Он впервые за много лет нарисовал глаза, и они мои.

Следующие страницы — это зарисовки всего тела, и твою мать. Он так тщательно прорабатывает детали, от того, как я изгибаю бровь, до крошечной ямочки в уголке рта, когда я улыбаюсь. Как будто я смотрю в зеркало.

Я провожу, кажется, полчаса, просматривая эскизы. Когда я заканчиваю, то нахожу еще два блокнота, заполненных мной — в основном в обнаженном виде.

Мой цветок лотоса может притворяться ханжой, но я знал, что ему нравится видеть меня обнаженным.

Заметка для себя: с этого момента ходить по пентхаусу без одежды.

Я постоянно ухмыляюсь, перелистывая страницы, жадно запоминая каждую деталь.

Но потом все меняется.

Моя улыбка сходит на нет, когда я вижу что-то другое.

Он нарисовал меня полуголым, и рядом со мной, как я предполагаю, находится его силуэт, но он безликий. На следующей странице есть контур его лица, но хаотичные черные линии заполняют его черты. На следующей странице он нарисовал настолько агрессивные черные линии, что они проткнули бумагу насквозь.

Блять.

Пожалуйста, не говорите мне, что он так себя видит.

Мой телефон вибрирует, и я думаю, что это он, поэтому кладу блокнот туда, откуда взял.

Вытащив телефон, я вдруг чувствую жажду, поэтому наливаю стакан воды из кувшина, который стоит на столе.

Стакан остается висеть в воздухе, пока я открываю сообщение, полученное с незнакомого номера.